Тексты | Авторы | Издания | Спектакли | Ассоциация |

КоммерсантЪ / Среда 20 марта 1996

Говорят, что в Гааге Евгений Светланов -- такой же национальный герой, как Павел Буре в Ванкувере или Диего Марадона в Неаполе. Если это и преувеличение, то небольшое: гаагский прохожий сможет толково объяснить вам, что Светланов сделал столичную команду -- личную гордость королевы Нидерландов -- достойной сравнения со знаменитым амстердамским Концертгебау, которым руководит Риккардо Шайи.

Светланов работает в Гааге, работает в Лондоне и Стокгольме, работает по всему миру. Мы не всегда этому рады: у нас накопилось достаточно обид на Государственный оркестр, который в отсутствие шефа часто сбивается с курса, а иногда и демонстрирует удручающую стилевую неуниверсальность. Но такие редкостные удачи, как Малер в прошедшем концерте, доказывают, что мировой класс оркестра не потерян.

Для самого Светланова Малер -- давний предмет особого интереса, для его поклонников -- лучший контраргумент против расхожего мнения: "Светланов -- великий исполнитель, но только русской музыки". Сейчас русский дирижер делает в Москве полный цикл малеровских симфоний. Он не объявлен в виде отдельного абонемента (как это сделано у Павла Когана, о чьем малеровском цикле мы недавно постарались написать вполне уважительную рецензию), хотя в этом сезоне уже прозвучала Пятая, только что была дана Четвертая, 15 апреля будет Вторая (кажется, впервые за дирижерскую карьеру Светланова), а в декабре, по случаю празднования 60-летия оркестра, прозвучит не Чайковский и не Рахманинов, а грандиозная малеровская Восьмая -- так называемая симфония тысячи исполнителей. Это лишь надводная часть большого плана. Главное -- почти все симфонии уже записаны на компакт-диски: русского Малера дарит миру одна из крупнейших мировых фирм -- Le Chant du Monde, а дистрибутором в 63 странах является другая -- Harmonia Mundi. В это же время Михаил Плетнев со своим оркестром заканчивает для Deutsche Grammophon полный цикл симфоний Чайковского, и, возможно, мы как-нибудь еще вернемся к сопоставлению этих двух, столь престижных для отечественного оркестрового дела, кампаний. Пока же скажем, что Четвертая Малера записана фирмой "Русский сезон" (российским партнером Le Chant du Monde) месяц назад, и это снимает долю удивления перед идеальностью ее состояния.

Но лишь долю -- вашему обозревателю давно не приходилось быть настолько свободным от беспокойства за качество игры, давно его не посещало чувство сладкого предвкушения удовольствия перед очередным выступлением -- при том, что результат всегда оказывался краше ожиданий. Партии всех солирующих голосов, будь то кларнет, валторна, группа контрабасов и перестроенная скрипка (Светланов не выпятил ее как аттракцион), были бережно проговорены -- но изумительная раздельность в нужную минуту уступала место вязке, сцеплению тембров. Звучание групп словно рассказывало о том, что такое настоящий оркестровый баланс. Однако любовное тщание, с которым Светланов сервировал своего Малера, казалось не более чем внутренним долгом человека, который не терпит, чтобы в его деле царил артистический беспорядок. Суть была в ином.

Четвертая Малера оказалась у Светланова не трагична. Принято думать, что искусство Малера повествует о разломе эпох, что стилизованная "венская классика" в Четвертой символизирует мысль об утраченной гармонии, а ироничность фольклорных образов скрывает предчувствие катастроф. Австро-немецкая традиция исполнения Малера -- культурологическая. Вместе с Малером звучит начало века, словно впитавшее в себя все мироощущение наступающего столетия. Светланов слышит его по-своему. В его подходе не звучит никакой последовательной аргументации в пользу определенного "иного" слышания; просто его Малер -- часть иной душевной реальности. Светланов не нуждается в воссоздании двойной дистанции: мы -- Малер -- малеровские прообразы. Его Малер един и целостен; это один из тех случаев, когда культура монолитная, живущая ощущением непрерывности и своими представлениями об иерархии, вдруг селит в своем доме культуру рефлективную, ироническую, чурающуюся ясности.

Малер Светланова звучит не как Чайковский, не как Мусоргский. Рождается новое слышание и абсолютно новый текст. Но, как ни парадоксально, именно здесь становится слышно, как стягиваются к незатейливому финалу (прозвучавшему без тени деланности и утрированной наивности) все нити интонационной логики симфонии. Если я не ошибаюсь, Светланов играл ее на 10 минут дольше обычного -- и вовсе не потому, что затягивал, как бывает, медленные разделы в надежде растворить время в переживании трансцендентного (в третьей части чувствовался нематериальный холодок, но не было ничего потустороннего): просто его чувство времени строится на иной внутренней основе. Этого Малера можно обсуждать, и вполне объяснимо, что не во всем мире он способен идти на ура -- как и музыка, допустим, Георгия Свиридова. (Не везде так охотно простят и чрезмерную приверженность к давним партнерам -- пение Наталии Герасимовой, при всем ее опыте и культуре, не соответствует уровню игры оркестра.) Но успехи предыдущих гастролей Госоркестра в Европе не исключают того, что русский Малер, стараниями Светланова и Le Chant du Monde, будет принят в мире хотя бы на равных правах с русской классикой.