Музыкальная критикаАдрес статьи: http://gzt.ru/culture/2005/06/07/033600.html На всю Россию у нас сил не хватитКомпозитор Юрий Каспаров - ГАЗЕТЕГазета / Вторник 07 июня 2005 - Вероятно, лучшим подарком к 50-летию для вас стало восстановление членства России в ISCM - Международном обществе современной музыки. В чем важность этого события? - ISCM - ведущая организация в области современной музыки, куда входит около шестидесяти стран. Именно она регламентирует жизнь современных музыкантов и композиторов. Ежегодно проводится грандиозный фестиваль "Дни новой музыки ISCM", всякий раз в новой стране. Прошлый был в Бангкоке, ближайший будет в Штутгарте. Этот форум - образец для всех. Там можно действительно понять, чем дышит музыкальный мир. Буквально все европейские ведущие институты, связанные с музыкой, субсидируют ISCM. В одной Франции не менее четырех серьезных организаций. Россия вступила туда вскоре после его возникновения, в 1920-е годы, и была очень активным членом этого общества. У нас звучало огромное количество зарубежных премьер, ставились оперы Кшенека и Берга. Но в 1931 году уже вовсю опускался "железный занавес", и России пришлось прервать свое членство в ISCM. Очень обидно, потому что это уникальная организация. И вопрос о возвращении дискутировался с 1990 года; не понимаю, почему мы не вступили тогда. Денег было море - что на спорт, что на искусство, а взнос там всего 800 долларов в год. В ISCM мы хотели вступать как Ассоциация современной музыки, и для начала требовалось зафиксировать количество членов. Начинались споры: брать ли Авета Тертеряна? А Гию Канчели? Если Тертеряна, то и его, иначе обидно. Тут кто-то говорил, что Канчели - кинокомпозитор, и мы просто погибали под потоком этих слов. - Было ли встречное движение со стороны ISCM? - Обязательно! Генеральный секретарь организации, голландец Хенк Хевельманс, в 1993 году приехал в Москву, уговаривал нас. Но через год попал в аварию Денисов, еще через два он скончался, и все уже поменялось - деньги найти было нельзя. А тем временем к нам стали обращаться из Министерства культуры, отчего вы не вступаете, мол, скиньтесь в конце концов. Разговоры затянулись до прошлого года, когда я понял, что мы рискуем в этом завязнуть. Наконец были подготовлены документы, и на апрельской ассамблее нас приняли. Теперь Россия включена в этот процесс, и мы будем этим активно пользоваться. Отныне у нас больше возможностей для представления наших композиторов на международной арене, чтобы это были авторы не только Москвы и Питера, ведь интересных людей масса и в других городах, а там они не могут ни стипендию получить, ни заявить как-то о себе. Кстати, наше вступление в ISCM очень приветствовало Федеральное агентство по культуре и кинематографии. Хотелось бы и в Москве провести "Дни новой музыки ISCM", это абсолютно реально. - Как и ваш учитель Денисов, вы пришли в музыку из точных наук, окончив Московский энергетический институт. Как произошел этот переход? - Музыкой я занимался с пяти лет, но, когда собрался в училище, в семье все восстали: мол, музыка не профессия, ребенок умрет от голода. А у меня выявились некоторые способности к математике, и я пошел в МЭИ. Потом проработал в "почтовом ящике" два года по распределению. Чем я там занимался, до сих пор не могу понять! Работа была связана с ракетами. Я однажды даже летал на полигон в Капустин Яр, моей задачей было привезти какой-то кабель. Ничего я там не взрывал абсолютно. Когда люди приходили в "ящик" или на производство, то испытывали шок: образование было весьма неплохим, а на производстве был каменный век! До сих пор не понимаю, как летали наши ракеты. Но мне "ящик" пошел на пользу. Я параллельно учился в училище, притом ходил на работу, и на работе прошел курс гармонии, курс полифонии... В Консерватории меня взяли на второй курс. Одно время я очень жалел, что шесть лет потратил на технический вуз, но жалеть было не о чем: математика дает очень многое, способ мышления становится совершенно другой. Вообще между музыкой и математикой гораздо больше общего, нежели может показаться на первый взгляд, так считал и Денисов. - По поводу Денисова у нас был любопытный разговор с Александром Рудиным. По его словам, у Денисова отсутствовало желание идти навстречу массовому вкусу, присущее Шнитке. Согласны ли вы? - И да, и нет. Денисов в первую очередь отталкивался от структуры, хотя его музыка очень эмоциональна. То же у Баха, Моцарта, Бетховена, всех венцев и тем более нововенцев. В основе всего - здание, структура, наука. А у романтиков наступил развал формы, притом я не хочу назвать их плохими композиторами, ни в коем случае. У Шнитке не главенствовала структура, основная идея была не столько музыкальная, сколько театральная, образная... Шнитке гораздо популярнее в России, чем Денисов - его музыка куда легче для восприятия. Я не хочу сказать о Шнитке плохо, он гений, Денисов тоже. Анализировать Денисова безумно интересно. Например, его "Романтическая музыка" сделана по шенберго-веберновским канонам - с той особенностью, что все сделано наоборот. Шнитке вы так анализировать не сможете, у него такого нет. Анализ Шнитке интересен с точки зрения образной сферы, духовной, эмоциональной. А в смысле структуры он очень прост. Его можно без малейшего риска играть для широкой публики. Кстати, Губайдулина тоже великий композитор, и ее путь - это уже что-то третье. Их зря называли авангардистами. По-моему, в России музыкального авангарда никогда не было, можно назвать хоть неоромантизмом или неоклассицизмом, но никак не авангардом. - Известно, что Денисов не относился серьезно к музыке для кино, тогда как Шнитке сделал эту область своей творческой лабораторией. Вы много занимались киномузыкой обоих авторов. Чем была интересна эта работа и будет ли продолжение? - Денисов и Шнитке в кино - люди полярные. То, что Денисов для кино писал, - это настоящая киномузыка, без кино она не звучит как самостоятельное произведение. Киномузыка Шнитке - феномен, единственный в своем роде. Я не беру те случаи, когда музыка в кино была основой конкретных эпизодов, как в "Александре Невском", например. А если взять музыку Шнитке к "Агонии", то видно, что он единственный композитор, который мог писать настолько серьезную музыку для кино, очень плотную по фактуре, по-немецки тяжелую, для невероятных составов с диким количеством меди и ударных, плюс море клавишных, две гитары, бас... Такая музыка, по-моему, не должна звучать в кино, она может его убить. Шнитке - единственный композитор, который писал такую музыку, не убивая видеоряд! Что касается продолжения, то в этот процесс вмешиваются совершенно не музыкальные вещи. В 1994 году я сделал сюиту из музыки Шнитке к "Маленьким трагедиям", мы исполняли ее в Гейдельберге. Ко мне обратились из издательства Sikorski, которому принадлежат права на сочинения Шнитке, они хотели это издать. Но я связан с издательством Le Chant du Monde в Париже, которое в свою очередь тесно связано с крупнейшей звукозаписывающей компанией Harmonia Mundi. Они, Le Chant du Monde и Harmonia Mundi, предлагали мне записывать киномузыку Шнитке, и должен был быть подписан договор между издательством, мной как аранжировщиком и Ириной Федоровной Шнитке. А она побоялась подписывать, потому что в Sikorski были против, они с Chant du Monde конкуренты. Если бы в Sikorski не возражали, записи киномузыки Шнитке вышли бы огромным тиражом на весь мир. Но договориться не получилось. А сами Sikorski такой диск не издадут, они ни с какой крупной звукозаписывающей фирмой не связаны. - Программу киномузыки Шнитке полгода назад к его юбилею исполнял ваш ансамбль - один из двух в Москве, регулярно исполняющих современную музыку. Второй - "Студия новой музыки". Чего между вами больше - сходств или различий? - Создание "Студии новой музыки" было идеей Саши Соколова, он еще был проректором. Он человек амбициозный, блестящий музыковед, талантливый организатор, и в 1993-м он решил создать структуру, параллельную нашему АСМу. "Студия новой музыки" - это аспирантура, ансамбль создан специально для обучения людей, что само по себе замечательно, но уровень бывает неровный. У нас же играют высокие профессионалы. Нам сложно получить Малый или Рахманиновский залы Консерватории, а они могут там регулярно играть, так как связаны с Консерваторией. В Москве "Студия" играет чаще, но мы больше ездим по России, их выезды не такого масштаба. Причем каждая наша поездка собирает фантастическое количество прессы и полные симфонические залы. Кстати, благодаря Соколову, у них устойчивая зарплата, мы же ориентированы только на гонорары, и заказов у нас много. Когда наш ансамбль возник, всем было интересно играть современную музыку. Например, гобоист Сергей Великанов однажды подходит ко мне и говорит - я нашел удивительные приемы игры на гобое. И на протяжении месяца я к нему приходил, как на работу, и записывал все его приемы, на их основе потом написал концерт для гобоя. Почему он стал их искать? Не знаю, но их искал не только он - так же было и с фаготистом Валерием Поповым. Интересно, что первые года три наш ансамбль играл просто омерзительно: оказалось, что музыканты не понимают, что они играют. И я анализировал произведения, старался им объяснять, и потом все стало на свои места, появилась традиция, опыт. Не хвастаюсь, но все зарубежные композиторы, которые нас слышали и которых мы играли, остались очень довольны. Прошлые гастроли были в Дрездене, ближайший выезд - на "Варшавскую осень". У нас есть изумительные скрипачи: Сергей Ломовский, Владимир Лукьянов, виолончелисты: Николай Солонович, Александр Готгельф... Состав гибкий, есть сорок человек, и если кто-то занят, то почти всегда найдется надежная замена. - Недавно во Франции состоялась премьера ваших "Воздушных замков" для двадцати четырех флейт. Вы сами выбрали подобную форму? - Форму мне самому редко приходится выбирать. "Воздушные замки" мне заказал флейтист Пьер-Ив Арто в 2003 году. "Французский оркестр флейт" - один из двух европейских коллективов такого рода. Работает с гениальным дирижером, которого никто не знает, - Пьер-Алэн Биже. Франция то ли несчастная, то ли великая страна: там огромное количество прекрасных дирижеров, из них многие совершенно неизвестны. У этого оркестра флейт постоянный состав, и для него классического репертуара нет: они заказывают либо переложения, либо новые произведения. Оркестры из однородных инструментов очень интересны, я слышал Сороковую симфонию Моцарта в исполнении оркестра кларнетов, но содержать такие коллективы тяжело. - Насколько вы в курсе того, что пишут сейчас композиторы вашего поколения? Ощущаете ли вы свою причастность к нему? - То, что я композитор следующего после Шнитке и Денисова поколения, несомненно. И то, что я ученик Денисова, знают все, и я стараюсь продолжать его традиции, плохо или хорошо. У меня нет связи с композиторами моего поколения! Жизнь нас разбросала, на всех премьерах и акциях я ни с кем не пересекаюсь из них вообще. Впрочем, Виктор Екимовский работает регулярно, пишет сейчас концерт для двух фортепиано с оркестром, премьера будет в Петербурге. Активно пишет Александр Вустин, у него есть заказы, хотя я тоже мало их слышу. Много сочиняет Сергей Павленко, Фарадж Караев - очень мало. Зато активно работают наши молодые композиторы, они очень востребованы - например, Дмитрий Курляндский или Марина Воинова. Это люди очень образованные, грамотные, их музыка лаконична и включает в себя всю палитру современных приемов. Она уже лишена того, что было у советских композиторов: сентиментализм, особая "знаковость", вкладывание немузыкальных смыслов... - Каковы сейчас в России перспективы пропаганды современной музыки? - Инструментов для ее популяризации в мире немало: например, премьера моей Третьей симфонии состоялась в Туре в одной программе с Рахманиновым и Берлиозом. Тур - по преимуществу туристический город, туристы замечательно все воспринимают. Во Франции существование коммерческих концертов не мешает тратить огромные деньги на поддержку современной музыки. Вопрос - когда у нас поймут, что дело не только в доходе. Хотя какие-то вещи нормализуются благодаря федеральному агентству и деятельности Александра Чайковского в филармонии. Москва сейчас очень перекормлена зрелищами и вообще всем. Иное дело в провинции: здесь мы имеем всю информацию о том, что происходит на Западе. А там ничего не знают, и каждый наш концерт - событие, а если с нами приезжают зарубежные музыканты, то вдвойне. Но поехать по стране могут не все, а нужно. Дирижер Нварт Андреассян, с которой у нас недавно был концерт, перед этим исполняла в Ярославле Вторую симфонию Дютийе. Местный оркестр отлично подготовился, для Ярославля это было огромное событие. Но на всю Россию у нас сил не хватит. Дьявольская энергетикаЮрий Каспаров родился в 1955 году в Москве. Окончил Московский энергетический институт (1978) и Московскую государственную консерваторию (1984). В 1991-м окончил аспирантуру консерватории под руководством Эдисона Денисова. С 1984-го по 1989-й работал главным музыкальным редактором на Центральной студии документальных фильмов. С 1990-го возглавляет Московский ансамбль современной музыки. Лауреат Всесоюзного конкурса композиторов (первая премия, 1985); лауреат Международного конкурса композиторов Guido d'Arezzo в Италии (первая премия, 1989); лауреат Международного конкурса композиторов Анри Дютийе во Франции (Гран-при, 1996). Этапные сочинения: Ave Maria для 12 певцов и 3 инструментов; симфония № 1 "Герника"; Концерт для гобоя с оркестром; Чакона для фагота, виолончели и электроники; "Дьявольские трели" (вариации на тему Тартини); трио "Schoenberg's Space". Современные русские композиторы: Марина Воинова, Александр Вустин, София Губайдулина, Эдисон Денисов, Виктор Екимовский, Гия Канчели, Фарадж Караев, Юрий Каспаров, Дмитрий Курляндский, Сергей Павленко, Авет Тертерян, Альфред Шнитке |